Проект «Повелитель» - Страница 23

— Ты обещал рассказать, зачем мы собственно бежали на четвертый этаж?

— Я же говорил за лекарством.

— А конкретно? — утрата рюкзаков Федю сильно огорчила, а потому ему срочно надо было обрадоваться, хотя бы отдалённой перспективой хорошего, но обрадоваться. Иначе он становился грустным и злым, и обижал окружающих почём зря. Это я в нём с детства знаю. Хаймович, терзаемый чувством вины, ответил:

— Вы правы, пора вам рассказать… Лекарство это непростое, собственно как и известный вам Муха. Когда всё случилось … Словом, я был уже не молод и сосед мой поделился со мной неким лекарством, поэтому я до сих пор жив и совсем не постарел за это время. Думаю вы и сами это заметили… Вот как вы думаете, сколько мне лет?

— За шестьдесят, — наобум брякнул Федя неподъемную цифру.

— …. ты ошибся почти в два раза.

— Чего? — не понял я.

— Мне больше ста лет…

— Гонишь! Столько не живут, — выразил Федор общее мнение.

— Молодые люди! Я никогда не давал вам повода сомневаться в своих словах, — возмутился Хаймович. — Конечно, у меня нет доказательств, и этот факт вам придётся принять на веру.

Наш орёл гордо поднял нос, и вытянул шею.

— Да, ладно Хаймович не дуйся, — сказал я примирительно, — сто так сто… Нам, что жалко что ли?

— Я в снисходительности не нуждаюсь, — закипел Хаймович — А впрочем, вот вам доказательство…

И с этими словами он потянул из ножен нож, и полоснул себя по кисти. Кровь мигом окрасила руку и закапала на бетонный пол, сворачиваясь пыльными каплями. И пока мы с Федей ошарашено уставились на сдуревшего старика, он вытер правой рукой левую и поднес нам под нос, показывая свою грязную окровавленную руку с Розовой полоской свежего шрама.

— А нам голову морочил, что мутанты долго не живут.

— Кончай Федя его злить, а то он голову себе оттяпает в доказательство.

— Вот уж не дождётесь! — рассмеялся Хаймович, и обстановка разрядилась.

— Понимаю, — сказал Косой провожая взглядом руку со шрамом, — такое лекарство будет подороже автомата.

— Конечно, — это жизнь, долгая жизнь… И ради такого средства я и тащил вас на четвертый этаж. Теперь вы понимаете?

— А то!

— Вот и ладушки, а теперь давайте бодрой рысью обследуем этаж, а то боюсь, мы тут надолго застряли.

И мы затрусили дальше. Толстый два ныть перестал, и спешил за нами. Любопытство было сейчас его основным чувством, он всё силился понять, чего это мы делаем. Кабинеты мелькали перед глазами. Были там кое какие твари в колбах. Одно из них мне запомнилось. Высокая девичья грудь, да и мордашка ничего, только ноги подгуляли. Не было у неё ног, лишь толстый хвост покрытый чешуёй. Косой потыкал в неё пальцем и спросил у Хаймовича:

— А как?….

— Да вот так, — улыбнулся Хаймович, — для неё свои Ихтиандры предназначались, а не люди.

Рядом в колбе с раствором сидел такой же, только самец, без первичных половых признаков.

— Икру они метали, что ли как лягушки, — сказал с сомнением Федя.

— Сомневаюсь, судя по молочным железам они все таки млекопитающие..

Добежав до конца коридора, где судя по нижнему этажу обычно устраивали зверинец с клетками, мы обнаружили, что пол усыпан землей и причем, чем дальше, тем выше она поднималась почти под самый потолок.

— Стоп, — сказал Хаймович, — как бы не обвал это был. Хотя мне почему-то кажется, что это нечто другое…

Я поворошил ботинком землю. И действительно, земля рыхлая, такая встречается у крысиных нор, а в больших количествах у нор самоходок. Не обвал, это точно.

Закрыв глаза, пошарил перед собой. Ничего. Я уже приноровился и понял, что с закрытыми глазами лучше чувствую окружение. Ничего живого и опасного не было, там за холмом. Кивнул деду, мол, можно идти. И мы двинули в гору, по щиколотку утопая в земле. На вершине, пришлось ползком, до потолка было не больше метра. Ползти пришлось до самых клеток. Земли стало поменьше. И мы уселись обозреть картину.

Ржавые прутья клеток торчали в разные стороны, словно кудри на голове Луизы. В промежутках клеток они изогнулись, кто-то большой и толстый раздвинул их животом. Самым примечательным в картине была, метровая дыра под самым потолком на стыке стены и потолка. Из неё ощутимо несло сыростью и ещё чем то. Тоненький ручеек вытекал из дыры и впитывался в землю. Первым слово вставил Моисей Хаймович:

— Дыра — это нора, а нора это не всегда крыса.

— Мне тоже такие не встречались.

— Толстый, пошарь там … есть кто-нибудь?

Терпеть не могу, когда он командует, как будто без него не знаю, что делать.

— Косой у тебя автомат, ты и шарь.

— Ну, ты понял?

— Понял, но не чувствую. Сейчас ближе подойду.

И я двинулся, тяжело переставляя глубоко уходящие в землю ноги. Добравшись до норы, ушел в землю почти по пояс в грязь. Хорошо тут водицы натекло. Уцепившись за твердый бетонный край, подтянулся выше. Пахло нежилым, но кто-то тут гадил наверняка. Давно гадил. Была примесь ещё, какого-то запаха, знакомого, но вспомнить не смог. А так пусто.

Где-то далеко шла какая-то возня. Но это что-то мелкое, не иначе крысы.

— Нет там никого. И самое главное сквозняком дует. Видать до поверхности идёт. Полезем?

— Поскольку это единственный выход, решение очевидно. Максим ты уверен, что в проходе эта землеройка не сидит?

— Ой, Хаймович, любишь ты блудословие, — вставил Федя, — проще сказать нельзя? Лезем.

— Словоблудие, Федор, — поправил Хаймович.

— Короче, слов много. Полезли Толстый. Давай я первый. Автомат у меня если, что.